Космос за дверью. Рассказы и повести - Сергей Глузман

Мальчик внимательно смотрел на сухую, бледную руку старика, которая двигалась легко и безупречно.

Старик же спокойно повторил многоугольную звезду со множеством перекрестов внутри вновь и вновь, накладывая ее под разными углами на изначальную конструкцию. В результате на пергаменте сложился странный узор, где при внимательном рассмотрении, можно было увидеть какие-то и вовсе фантастические фигуры, которые не закладывались туда рукой творца, а прорастали самостоятельно, движимые неведомой силой геометрии.

Этот узор был похож на непроходимый лабиринт, который – будучи начерчен на куске пергамента – удивительным образом приобрел объем и получил собственное пространство. Он был замкнут в себе самом, но в то же время уходил в какую-то таинственную глубину.

– Это бесконечность? – спросил мальчик глядя на свершившееся на бумаге чудо.

– Нет, – ответил старик. – Это ткань Вселенной. – А затем добавил задумчиво: – Это тупик.

ЗАСНУТЬ, ЧТОБЫ ПРОСНУТЬСЯ

Эта история посвящена Атлантиде. Она была обнаружена в записках монаха Фомы Бальтасара, жившего в Риме в 11 веке после рождества Христова.

Смиренный брат Фома состоял переводчиком и летописцем при Римском Папе Григории VII.

Фома Бальтасар писал, что Григорий VII считал папский сан данным ему самим Богом, и оттого ставил себя выше всех европейских королей и императоров. «Папа настолько превосходит императора, – говорил Григорий VII, – насколько солнце превосходит луну».

Об этом Папе так же известно, что он ввел для католических священников целибат – обет безбрачия и отлучил от церкви своевольного германского короля Генриха IV.

В последствии, холодной зимой 1077 г., король Генрих босой и в рубище явился к Папе в крепость Костелло в Италии, где тот, опасаясь мести взбунтовавшегося короля, прятался от германских солдат. Три дня и три ночи в метель и стужу, стоя в на коленях в снегу перед закрытыми воротами, король молил Папу вернуть его в лоно церкви. На четвертый день он был прощен.

Монах же Фома Больтасар занимался в те времена подготовкой для римского первосвященника текстов греческих философов, необходимых для зарождающегося в те времена, христианского богословия.

Так вот в одном из трудов Платона, прилежный монах обнаружил замечание о неведомой земле, исчезнувшей много веков назад. Фома был немало удивлен своей находкой. Правда, его поразила не столько сама таинственная земля, сколько то, что упоминание о ней приводилось безо всяких доказательств её существования, что на скрупулезного в вопросах науки Платона было совершенно не похоже.

Рассуждая о таинственной земле, Платон не ссылался ни на оставшиеся руины, пусть погребенные ныне под толстым слоем земли или воды, ни на загадочные тексты неведомого языка, ни даже на какой-нибудь исторический миф, наподобие троянского. Эта земля, или страна, не оставила после себя никаких следов. Что было крайне странно, так как это обстоятельство не давало Платону никаких оснований вообще догадаться о её существовании.

Углубившись в комментарии текста, сделанных одним из учеников Платона, смиренный Фома обнаружил несколько имен жителей древних Афин, которые в то или иное время вели беседы с Платоном о таинственно исчезнувшей земле. Однако никаких подробностей этих рассказов не приводилось.

Заинтригованный этими обстоятельствами, Фома отправился в римский пантеон, стоявший ещё со времен языческого императора Адриана, в котором находилась папская библиотека.

Под каменными сводами мрачного здания, он передал смотрителю библиотеки отцу Калистрату, принявшему обед молчания и говорившему только лишь во время молитвы, грамоту, в которой просил его подобрать греческие тексты с упоминанием таинственно исчезнувшей земли.

Калистрат принял прошение папского легата и на дощечке, лежавшей у него на столе, молча начертал срок – 10 дней.

Через десять дней Фома явился снова и получил от молчальника Калистрата несколько свитков. Разобрав их, он с удивлением обнаружил, что и здесь прежняя история повторяется снова. Греки писали о неведомой земле, иной религии, прекрасных дворцах и страшной катастрофе эту землю постигшей. Однако нигде упрямый Фома не смог обнаружить ни малейшего доказательства её существования. От этой земли не осталось ни камня, ни праха, ни пыли. Она имела условное название – Атлантида. Происходило это название, судя по всему, от имени греческого титана Атланта, поддерживавшего небесный свод на крайнем западе Земли, вблизи волшебного сада Гесперид. Впоследствии Атлант, взглянув в лицо страшной медузы Горгоны, был превращен в камень. Однако, никакой связи исчезнувшей земли с окаменевшем Атлантом Фоме Бальтасару найти не удалось.

По окончании этих разбирательств, в покоях Папы Григория, излагая основы мироздания Платона, Фома смиренно поведал ему о своей находке неизвестной земли, о которой говорили греки.

– Но самое главное, – тихо произнес Фома, поднимая глаза от пергаментов, – что человеческий разум не в состоянии рассуждать о таинственной земле, не имея о ней ни малейших сведений. Я думаю, это – странные фантазии язычников.

Услышав это замечание Фомы, Папа удивленно поднял брови. А когда Фома смиренно смолк, он посмотрел на него проницательным взглядом и произнес с легкой укоризной:

– Уж не начитался ли ты, сын мой, Демокрита, и не превратился ли в материалиста, который подобно царскому судье, на каждое слово подсудимого требует вещественных доказательств?

От этого заявления Фома густо покраснел и опустил глаза.

Однако Папа молчал, очевидно ожидая от монаха покаянных слов.

Фома понял это. Он угрюмо кашлянул в кулак и сказал, что в основе Мира лежит чудо творения. И он, как христианин, свято в это верит. Однако, божественное чудо и людские рассказы – это совершенно разные вещи. И он, как истинный христианин, верит только Богу, апостолам, святым и библейским пророкам. И более никому. А так как Платон лишь языческий философ, то прежде чем принять любое его слово, надобно очень тщательно его взвесить и проверить.

Этим словам Папа остался доволен и взгляд его стал добрым.

– Ты прав, сын мой, – сказал он Фоме. – Не могут малые и сирые судить о таинствах мира. Но знай, что сны человеческие часто открывают истину и позволяют узнать то, чего знать нельзя. Но они не оставляют после себя долговых расписок. И когда мы уснем навечно в этом мире, то проснемся в другом. Так что молись, сын мой, чтобы тот мир, в котором ты проснешься.., —

– Оказался раем, – поспешно произнес монах Фома Бальтасар, предвосхищая слова Папы. – Нет, – возразил Папа со странной усмешкой. – Молись сначала тому, – продолжил он, – чтобы этот мир просто был. Так как нет страшнее участи проснуться там, где ничего нет. Возможно, это и есть ад, – затем Папа помолчал немного и добавил: – Я думаю, язычники увидели во сне гибель своего загробного мира. А затем сгинули и сами.

– Куда же? – хотел спросить дотошный Фома, но убоялся.

После этого разговора в палаццо Рикарди в Риме, где в 11 веке располагалась папская резиденция, а сейчас стоит ресторан «Венеция», прошла почти тысяча лет. Однако люди до сих пор говорят о таинственной Атлантиде, которая исчезла, не оставив после себя никаких следов. И даже пытаются её искать. Ей-богу, странное занятие – искать чей-то сон.

ВРЕМЕНА ГОДА

Каждое время года имеет свое неповторимое очарование, свои звуки, свои запахи, свое растворенное в воздухе душевное смятение и, конечно, свои истории. Самые воздушные и романтические из них – истории весенние. Обычно они всегда о любви. Осторожные взгляды, вздохи, полунамеки, катание на лодках, туманные обещания, робкие поцелуи, стыдливый румянец и… тому подобное. И что интересно, весной нельзя любить иначе. Почему-то по-другому не получается.

Летние истории абсолютно другого рода. Да и летняя любовь совсем не та, что весной. В ней больше физиологии и приземленности. Рестораны, отдельные номера, зовущие глаза, чувственные губы. В летней любви есть что-то от древнего Рима – изощренно-развратное. А иногда… Иногда в ней замешаны даже деньги, что вообще-то для любви не характерно.

Осенние истории, как правило, печальны. Почему – сказать трудно. Возможно, в них слишком много расставаний. А также ревности и измен. Или, может быть, дождь, лужи и порывистый ветер действуют на человека угнетающе. Недаром осень – время похорон и траурных маршей.

И, наконец, истории зимние – самые странные из всех. В них всегда присутствует элемент потусторонности, хотя начинаться они могут весьма прозаически, ничем не предвещая последующих драматических событий. Например, в 38-м отделении милиции или в инфекционной больнице, а иногда даже в ломбарде.